— тремя на двоих — по травяному ковру, приминали созвучно потворствующий этому мятлик, обходили подорожники и лопухи. Раз зацепились платьем за чертополох, чем обидели грузного пышнотелого шмеля, в последний раз сподобившегося собрать последние капли нектара, прежде чем цветы опушатся и облетят. Шмель зажужжал, ткань потянулась, освободилась — осталась зацепка. Паландора расстроилась было, но тут же решила не огорчаться: девчонки в деревне зашьют.

— Позволь, я тебя нарисую, — попросил Рэй, разглядевший нечто прелестное в её выражении лица и в том, как быстро мимолётная грусть на нём сменилась прежней безмятежностью.

— Позволю, — ответила та, словно оказывая великую милость. — Если у тебя найдётся, чем.

К её изумлению, Рэй извлёк из внутреннего кармана лёгкого сюртука заблаговременно припасённые бумагу и карандаши.

— Я не выезжаю без них, — пояснил он. — Никогда не угадаешь, в какой момент, в какой точке бытия повстречается нечто такое, с чего я хотел бы сделать эскиз.

Паландора опустилась на колени и обхватила руками стрельчатые, с зазубринами, листья отцветших одуванчиков. Подалась грудью вперёд, замерла.

— Рисуй, — сказала она.

— Ты точно сумеешь застыть в этой позе хотя бы на двадцать минут? — спросил Рэй, устраиваясь напротив неё.

Паландора, у которой уже начало затекать запястье, обворожительно улыбнулась и подтвердила своё намерение продержаться ближайшую четверть часа. Краем глаза она наблюдала за группой божьих коровок, облепивших стебли вьюнка с трубчатыми лиловыми цветами.

— Тогда замри вот так. Не поднимай и не отводи взгляд.

— Как скажешь. Твори свой шедевр.

Уже через пару минут статичность ей опостылела. Хотелось подняться, вытянуть ноги или хотя бы повернуть шею. Жизнь вокруг стрекотала, жужжала, трещала. Крякала с нежно-зелёных небес. Аль’орн припекал, буравил белые плечи, проникал за вырез платья, растекался под ним, конденсируясь каплями пота.

«Как хорошо, — подумала Паландора, — что мне вовсе ни к чему сидеть тут истуканом».

Убедившись, что её тело не потеряет опору, девушка выскользнула из него и, несомая ветром, проплыла мимо Рэя, склонившегося над жёваной кипой листов. Задержалась за его спиной и наблюдала за тем, как он мягко кладёт штрихи на бумагу, как бережно повторяет изгибы тела натурщицы, кудрявит её локоны у висков и затеняет складки одежды. Как, допустив ошибку, качает головой и, переворачивая лист, начинает всё сызнова. Наблюдать за работой было куда увлекательнее, чем сидеть по ту сторону листа и гадать об успехах художника.

Насмотревшись вдоволь, Паландора пробежалась по лугу, пересекла его по спирали и вернулась, наконец, к своим одуванчикам.

А потом первые капли дождя упредительно стукнули их по носу и щекам. Рэй бросил взгляд на небо, оценил низость и пышность собравшихся облаков и сложил наброски. Прихрамывая, подошёл к Паландоре.

— Поднимайтесь, киана. Поедем в укрытие, пока не начался ливень.

Он наклонился к её волосам, аккуратно убранным и пахнувшим лавандой и мятой. Как ему хотелось их поцеловать. Паландора об этом догадывалась — в целом, она была не против, и лишь его нерешительность вызывала у неё лёгкое недовольство. Но вот он, так и не осмелившись, подал ей руку, и Паландора, вместо того чтобы подняться, с силой её потянула и опрокинула застигнутого врасплох юношу в мягкую, прогретую солнцем траву.

— Никуда не поедем, — объявила она.

— Но мы ведь промокнем!

— Пускай. Никуда не поеду, — смеялась она и не отпускала его, и он сдался. Лёг навзничь, примял душистый клевер, сорвал былинку и закусил её, как мальчишка. Паландора устроилась рядом.

— Посмотри на меня, — попросила она. Рэй наклонил голову.

— У тебя очень красивые глаза, — сказала Паландора, встретившись с ним взглядом.

— Как у матери, — с готовностью ответил Рэй. — Мама говорила, у них в роду у всех такие глаза. Как спелый крыжовник в грозу…

Мама, мама, мама! Всегда эта мама! Нет, будь у Паландоры любимая мамочка, она бы тоже, скорее всего, не умолкала о ней ни на минуту, но сейчас ей хотелось говорить о другом.

— А мои глаза тебе нравятся? — спросила она. Рэй засмеялся, не ожидая такого вопроса. Затем энергично кивнул.

— Если мои как крыжовник, то твои напоминают эту самую грозу. Знаешь, когда небо из бледно-зелёного становится вдруг насыщенно синим, прежде чем скрыться за низкими тучами. И там, высоко, сверкают молнии, и гром гремит, и…

Грянул гром. Глухо, раскатисто, не в полную силу, лишь пробуя голос и разминаясь.

— Вот, как сейчас! — со смехом заключил Рэй. — Может, всё-таки, поедем скорее обратно?

— Нам ни к чему торопиться, — ответила Паландора, взяв его за руку. — Дождя сегодня не будет. Просто сухая гроза, вот увидишь.

Она вдруг поняла это ясно, точно сама задавала погоду из личного штаба на самой вершине мира. Рэй сомневался. Тогда она предложила ему заключить пари.

— Лучше не стоит. Я никогда не выигрываю в спорах.

— Значит, ты заранее признаёшь мою правоту?

Рэй ничего не ответил, но подумал о том, что лучше бы она действительно оказалась права. Ему совсем не хотелось промокнуть.

— Давай играть! — предложила Паландора. — Представь, что мы уже вернулись в Астур… Нет, не так! Что лето кончилось, наступил абалтор, и тоже прошёл. Мельницы наши уже построили. Мы выполнили данное нам поручение. И теперь зима. Мы сидим у камина — точь-в-точь как позавчера — а за окном валит снег, так, что ни неба, ни земли не видать. На столе потихоньку остывают две чашки чая, а мы читаем одну книгу на двоих. Что это за книга?

— Мой сборник стихов, — мечтательно ответил Рэй, включаясь в игру.

— Вот как! И о чём они?

— Скорее всего, о лете, о жарком солнце и утренней росе. О золотистых одуванчиках… Да обо всём, что мы видим сейчас вокруг! Согласись, только такое и впору читать в зимнюю стужу.

— А ещё эти стихи о нас с тобой, — добавила Паландора. Рэй вскинул бровь.

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверена.

— Не знаю, смогу ли я написать… — неуверенно начал он, но собеседница его прервала.

— Это же просто игра! А в игре возможно всё. Писать о чём угодно, и быть кем угодно, и становиться по-настоящему самими собой!

Она не вытерпела, вскочила на ноги и, скинув туфли, закружилась по лугу в стремительном танце, напевая себе под нос. Очутившись рядом со стройной рябиной, наливавшейся алыми ягодами, она сорвала веточку и, сделав ещё один круг, возвратилась к Рэю и закрепила ветку у него в волосах.

— Вот так. А теперь скажи, кем бы ты хотел быть?

Рэй отвёл глаза.

— Честно говоря, я бы хотел поехать к маме, — прошептал он. Паландора его не расслышала.

— Я бы хотел поехать в Виттенгру-на-Отере-и-Ахлау, — повторил он погромче, слегка изменив