полными груза. Теперь у него наступит привольная жизнь на заливных лугах, в дамском обществе…

— Сдаётся мне, вы ему завидуете, — со смехом ответила Паландора на это замечание Эйдле.

— Скорее, ностальгирую, — ответил тот и поправил монокль, в манеже, в общем-то, лишний. Он не то чтобы чрезмерно гордился своим прошлым, но и не стыдился его и свободно о нём говорил. Ведь мало кто мог похвастаться схожими победами на личном фронте: его спутницами становились весьма респектабельные и перспективные дамы из высшего общества. В стремлении узнать больше о своём наставнике, Паландора сама вывела его на этот разговор, и ей, признаться, пришлась по душе та лёгкость, с которой он рассказывал о себе. Словно для него не существовало неудобных тем. Он бы и о колдовстве говорил так же непринуждённо, подозревала она — но не стала искушать судьбу. Перекинула ногу и соскользнула со спины жеребца в его сильные руки. Подхватив девушку, Эйдле бережно поставил её на траву.

— Видите, киана? Совсем не страшно! Пойдёмте, я покажу вам, где будут располагаться конюшни.

Строительные работы здесь были в самом разгаре. Их вели те же бригады, которые строили мельницы — и тот же молодой лесоруб, что свалился осенью в ручей, на сей раз, завидев красавицу Паландору, опрокинулся с пенька. Но прораб не посмел просить киану удалиться: не при её спутнике. Он отчитался о ходе работ и отметил, что на выкорчевку отдельных сосновых пней уйдет больше времени, чем предполагалось: уж больно у них мощная корневая система.

Эйдле начерно показал на местности, как будет выглядеть конный завод. Они прошлись по выровненной площадке для будущего крытого манежа, оценили размеры конюшен — пока только прямоугольников, отгороженных колышками — и устроились на пикник на месте будущих левад. Паландора проводила время куда веселее, чем предполагала. Лошади по-прежнему занимали её вполсилы, зато её собеседник оказался куда более интересным субъектом. Он развлекал киану рассказами о городе Алазаре, где ему довелось прожить целых пять лет; повествовал о том, как учился в центральной библиотеке каллиграфии, что было довольно непросто, поскольку в юношеские годы он страдал тремором рук. Собственно, именно для того, чтобы укрепить мышцы и развить мелкую моторику, он обратился к этому занятию. Он не давал девушке заскучать и, будь он её ровесником, она вообразила бы, что тот пытается за ней ухаживать. «Как жаль, — подумала она, — что в наше время таких обходительных молодых людей так нелегко повстречать». Да, Рэй был не менее галантен, но куда менее уверен в себе. За что и сам поплатился, и заставил расплачиваться её.

Эйдле делал успехи, пытаясь выполнить данное киане Вилле обещание. У него получалось вызвать у Паландоры больший интерес к административным делам. Пусть даже пока, скорее, девушка была его ассистенткой, нежели наоборот. Как бы ни рассуждала Паландора о готовности взять ответственность за судьбу региона, но ответственность как таковая оставалась для неё тяжкой ношей, сродни саням, груженым булыжниками. Великану такая тяжесть по плечу, он охотно встанет в упряжь и поднатужится — но хрупкая Паландора рискует надорвать спину. Осознанно или нет, она всю жизнь предпочитала перекладывать груз ответственности на кого-то ещё. И Эйдле сейчас подходил на эту роль как нельзя лучше.

Он разгадал эту хитрость с самого начала — да и Паландора была не слишком искусна, чтобы её скрывать. Что же, это не слишком ему досаждало. Амбициозен он не был, на Пэрферитунус не рассчитывал: собственно, поэтому король Дасон и выбрал его на роль наставника. Но кое-какие планы на безбедную старость имел. И его новая должность потворствовала их осуществлению.

Во всяком случае, Паландоре он не доставлял хлопот. Куда больше в последнее время её тревожила Рруть, которая вела себя очень странно. Весь лиатор ей нездоровилось, но она стойко делала вид, что всё в порядке. А к лету и вовсе стала рассеянной и беспокойной. Пополнела, похорошела, но осунулась при этом лицом. Видно было, что её что-то гложет — сильно притом и давно.

Наконец Паландоре опостылели её отговорки, и она решила досконально во всём разобраться. Заперла девушку в комнате и велела говорить с ней открыто. Ведь у них никогда не было друг от друга секретов.

Бедняжка призналась, что ей до сих пор было жаль молодого киана, утопшего в озере. Ну это, пожалуй, не новость: она и раньше жалела его. Даже спустилась к нему в Залу предков, когда ездила по какому-то пустячному поручению в замок Рэдкл. Испросила на то позволения, а потом разболтала деревенским девчатам: тем любопытно было послушать, каковы они, эти господские залы. Чай побогаче их полутёмных каморок, где веточка ели у входа, а на третьей неделе зимы зажигают лампадки и курится ладан.

«А ещё что не так? — спросила Паландора. — Ты ведь знаешь, что можешь сказать мне всё».

Это была правда. Рруть в детстве была хоть и расторопной, но довольно неуклюжей. Сколько раз Паландора заступалась за неё, когда той доводилось разбить стакан или вазу, или рассыпать крупу. Как-то раз она умудрилась пролить чернила на выходное платье кианы Виллы, а потом чуть не прожгла в нём дыру, пытаясь свести пятно растворителем. С тех пор Вилла строго-настрого приказала девочке держаться подальше от её покоев. Хотела её наказать, но Паландора вмешалась. В итоге наказали обеих, но это было куда веселей: ведь вдвоём не так обидно.

Служанка опустила глаза, избегая смотреть на госпожу. Нервно сглотнула, тронула край косынки. Дело было явно серьёзнее опаленных штор или сломанной этажерки. Или даже золотого кольца, обронённого в ручей.

Рруть ожидала ребёнка.

Услышав об этом, Паландора схватилась за голову: сначала чисто фигурально, поскольку ей требовалось успокоить хлюпающую носом девушку, размазывающую слёзы по раскрасневшемуся лицу. А потом, когда её удалось привести в чувство и отослать, обещав что-нибудь придумать, уже вполне буквально.

Всё-таки её безумный план вышел ей боком. И как! К осени в этом смогут убедиться все. Даже ещё раньше, ведь скоро станет наглядно видно, что служанка нынче в положении. Возможно, киана Вилла уже что-нибудь заподозрила: пусть острота её зрения с годами притупилась, да, к тому же, её никогда не занимала личная жизнь её слуг, но едва ли от неё укрылось, с каким хмурым лицом ходит в последнее время эта девчонка. Как быстро выбивается из сил и какой у неё открылся небывалый аппетит.

За ужином Паландора присматривалась к своей попечительнице. Та оживлённо беседовала с Эйдле и расхваливала достоинства виктонской каллиграфии супротив эскатонской. Серый кот находил её слишком вычурной и положительно дамской —